Эпистолярное наследие Бориса Андреевича Пильняка (1894-1938).

Эпистолярное наследие Бориса Андреевича Пильняка (1894-1938).
Эпистолярное наследие Бориса Андреевича Пильняка содержит более 760 писем. Большая их часть стала известна в перестроечные годы, когда впервые после долгих лет запрета были переизданы произведения Пильняка: в 2002 году вышло первое издание его писем, а в 2010 — собрание писем в двух томах. Письма родственникам, друзьям, писателям, государственным деятелям, издательским работникам свидетельствуют о сложных перипетиях жизни и творчества талантливого писателя и неординарного человека и как нельзя лучше отображают его характер. Каждое письмо — всегда энергичное и дружелюбное — представляет собой законченную миниатюру, включающую деловую, лирическую, личную части и концовку в виде шутки или реплики. Представленная на нашем аукционе часть переписки Пильняка с Александром Яковлевым была опубликована журналом «Наше наследие» в № 106 за 2013 год. Вместе с тем опубликованные письма предположительно являются малой долей эпистолярного наследия Пильняка, которое еще предстоит найти. Число писем постоянно пополняется, при этом открываются неизвестные обстоятельства жизни и творчества писателя. 1. Три собственноручных письма, адресованных Гертруде Николаевне Тагер. Мелкие надрывы по краям. «Моя дорогая Труда. Очень тебе благодарен за письмо. Я уже изрядно лаял на то, что ты мне так долго не писала. У меня болит немного лапка, поэтому за меня пишет мой хозяин. Этим объясняется, что я не могу писать тебе так интимно, как хотелось бы. Я боюсь, что хозяин приревнует, он что-то говорил мне о своем отношении к тебе, и по моему оно выходит за пределы просто хорошего. Я моего хозяина знаю. Он страшный сухарь и такие слова, как он мне говорил о тебе, это не спроста. Я его знаю, он не такой. У него много недостатков, но он никогда не говорит неправду. Поэтому прости за несколько официальный стиль. Я надеюсь, что когда ты приедешь, мы с тобой сумеем поговорить больше по душам...Что касается таинственных букв, то во первых я не в курсе твоих отношений с хозяином (вижу только, что ты мне с ним изменяешь - приедешь - откушу нос), а во вторых - если бы даже я знал - я бы ничего не сказал - не мое собачье это дело. Но мне кажется, что 7,8 и 9 буквы, значит что-то вроде „все или ничего“, конечно, я не ручаюсь за правильность. Мне легче не грызть стол, чем разгадать. Этим Вы люди и отличаетесь от нас, животных, что у Вас голова думает, и мне странно, милая Труда, что ты прибегаешь к моей помощи. Стыдно...Если можешь, Трудочка, наклонись, а то мне очень трудно лизнуть тебя в нос, что мне очень хочется...Твой Джипс. 12/10». 2. Фотография Гертруды Николаевны Тагер. Евпатория, 1928. 14,4 х 10,2 см. На обороте снимка владельческие надписи. 3. Семь собственноручных писем, адресованных Александру Степановичу Яковлеву + три конверта. «Ну, милый мой, несколько минут назад была такая комбинация, что я чуть-чуть с тобой не рассорился круто…И правда, я не помню, когда был так зол как сегодня. Я совершенно не знаю (не слышал ни слова) о Перевалах, сердце почему-то подсказало, что это „со-вре-мен-ни-ки“!. А у меня все эти дни такое ощущение, что надо быть на чеку. Та позиция, которую заняли мы, - и нашим, и вашим, - очень опасна. Тут, кроме писаных рассказов, надо вести литературщенную политику. Я ее и веду, зная, что в каждой драке надо быть без обоза, я не хочу тащить на себе и этим давать возможность смешивать в одну кучу всех – тащить на себе всякое говно, вроде Вешнева и Вагина, и Насимовича, и проч. – Помни, что главное оружие нашей политики: наша талантливость... Я очень благодушны человек, злоба моя уже прошла, - но все же, я писал тебе, что „современником“ быть не желаю, ты дал рассказ против моей воли, - и, если „Перевал“ на самом деле „современный“ как подсказало сердце, - рассказ оттуда возьми, - я им ничего не дам (а то еще в печати заявлю, что я с ними не имею дел: они ведь меня печатали). Если ты получил с „Перевала“ уже гонорар, - возмещение его я беру на себя, - рассказ ты возьми под тем предлогом, что я писал, мол, что дам другой, — а я приеду и «объяснюсь» с ними…Я опять начинаю злиться…-первый раз без меня меня женят на каких-то „волах“ – очень неприятное ощущение, когда разбивается твоя воля. Я на днях приеду в Москву. Поговорить надо о многом. И уж если воевать, то воевать как следует. Так-то. Ох, какое скверное у меня сегодня настроение, - даже не буду „сочинять“, а пойду с утра водку пить…Все на свете ерунда». Александр Степанович Яковлев (1886—1953) — русский советский прозаик и журналист. У Яковлева и Пильняка было немало общего. Их обоих причисляли к «попутчикам» и называли бытописателями революции. Вскоре после их знакомства, деловое общение переросло в многолетнюю дружбу. Яковлев стал доверенным лицом Пильняка, помогая писателю c его бесконечными литературными и хозяйственными делами. 4. Собственноручная записка, адресованная Алексею Михайловичу Ремизову от 4 апреля 1922 года. «Алексей Михайлович, дорогой, родной, завтра, в Коломне, буду писать подробнейше о всех делах, — сейчас несколько строчек. Ваши рукописи высланы через Воронского—Аросева—Наркоминдел. Эта записка будет вложена в письмо Яковлева (Александра Степановича). Он, по ошибке, послал Кусикову рукопись романа «Октябрь» и рассказа «Судьба». Кусикова Вы знаете, возьмите у него рукописи (потребуйте строго, они посланы для передачи мне) и устройте их, как уговаривались. Это очень важно, — ведь Кусиков пропьет весь гонорар. Целую Вас крепко. Пишу. Поцелуйте ручку С<ерафимы> П<авловны> — поручения выполняю. Великой и вольной Палаты кавалер с волчьим зубом. Бор. Пильяк. Поклон содружникам». 5. Собственноручная записка «Генералиссимусу Великих японских войск т.е. Страны восходящего солнца Сасякр. От генерал-адмирала лорда Вилльяма Pilniaka». 24 х 16 см. «Сасякр» (или «Генерал Сасяка») – дружеское обращение Пильняка к Яковлеву, которое порой встречается в их переписке.