Пб.; Берлин: Эпоха, 1922. 160 с. 19 х 12,5 см. В издательской иллюстрированной обложке. Небольшие надрывы и ...

Пб.; Берлин: Эпоха, 1922. 160 с. 19 х 12,5 см. В издательской иллюстрированной обложке. Небольшие надрывы и загрязнения обложки. Блок преимущественно чистый. На странице издательской марки автограф: «Борису Пастернаку - одно из моих русл Марина Цветаева. Прага, 20го нов. декабря 1922 г.». Правки на с. 16, 52, 55, 80, 93, 95, 117, 128, 139, 140. На с. 117 напротив строфы, начинающейся со слов «Солнце в терем врезалось» рукою Цветаевой комментарий: «NB! Уж лучше просто: „солнце нарезалося“».
Из писем самой Цветаевой известно, что книга была передана Пастернаку через Романа Гуля: «Дорогой Гуль, Вот Вам Царь-Девица с 16-ью опечатками — и письмо к Каплуну. Если найдете возможным — передайте лично («с оказией», не говорите, что прислано на Ваше имя), если нет — отправьте почтой, непременно заказным, чтоб потом не отговаривался. (…) Посылаю одновременно и книгу для Пастернака, простите за хлопоты, — видите, как трудно со мной дружить!»
Книга была надписана Пастернаку в самом начале его эпистолярного романа с Цветаевой, продолжавшегося тринадцать лет. До отъезда Цветаевой за границу они были мало знакомы и виделись лишь изредка. Уже после отъезда Борис Леонидович прочел недавно изданный в Москве цветаевский сборник стихов «Версты» и написал ей восторженное письмо. Спустя много лет в своей автобиографии писатель вспоминал об этом: «Я написал Цветаевой в Прагу письмо, полное восторгов и удивления по поводу того, что я так долго прозевывал ее и так поздно узнал. Она ответила мне. Между нами завязалась переписка, особенно участившаяся в середине двадцатых годов, когда появились ее „Ремесло“ и в Москве стали известны в списках крупные по размаху и мысли, яркие и необычные по новизне „Поэма конца“, „Поэма горы“ и „Крысолов“. Мы подружились».
Красноречивее нас об отношениях поэтов скажут письма.
Из письма Пастернака к жене: «... Нас с нею ставят рядом раньше, чем мы узнаем сами, где стоим. Нас обоих любят одною любовью раньше, чем однородность воздуха становится нам известной. Этого не отнять, не переделать».
Из письма Пастернака Цветаевой (31 июля 1926 г.): «Успокойся, моя безмерно любимая, я тебя люблю совершенно безумно... Сегодня ты в таком испуге, что обидела меня. О, брось, ты ничем, ничем меня не обижала. Ты не обидела бы, а уничтожила меня только в одном случае. Если бы когда-нибудь ты перестала быть мне тем высоким захватывающим другом, какой мне дан в тебе судьбой».
Ариадна Эфрон Пастернаку: «Как она любила Тебя и как долго - всю жизнь! Только папу и тебя она любила, не разлюбливая».
Более ста писем и всего одна «невстреча» на антифашистском Международном конгрессе писателей в Париже в 1935 году. Когда состоялось их долгожданное рандеву, вместо страстных объятий и признаний в любви, поэты пили чай и вяло говорили о литературе. Их переписка сошла на нет. Однако уже после возвращения Цветаевой в Россию, в 1939 году, и последовавших за этим неприятностях, Пастернак оказался чуть ли не единственным человеком, который на протяжении двух лет был готов откликнуться на помощь.
После начала Великой Отечественной войны Марину Цветаеву отправили в эвакуацию. Упаковывать вещи ей помогал именно Борис Пастернак. По свидетельству Марка Слонима, он принес веревку, чтобы перевязать чемодан, и, заверяя в ее крепости, пошутил: «Веревка все выдержит, хоть вешайся». Впоследствии ему передали, что именно на ней Цветаева и повесилась.
Экземпляр обладает коллекционной ценностью музейного уровня.

Продажи автографов Марины Цветаевой: Аукцион «В Никитском» № 27 (2014 г.) - $ 230 000 (автограф А.Ф. Керенскому на «Царь-девице», дат. Прага, февраль 1924 г.).